Новогодняя ночь
30 декабря, 2010
АВТОР: Мёнин
Роковая Снегурка
Снегурочка сидела на шатком табурете. В одиночестве и клубах сигаретного дыма. Пьяно икнула, навалившись на липкий кухонный стол. С негодованием отпрянула. Жадно затянулась и затушила сигарету в маслянистой луже недоеденных шпрот. Поправила разорванный чулок и твердо заявила:
— Нет, Дед Мороз! Нет!
Наступал год
Кролик споро прыгал по ночной морозной дороге. Смеялись пушистые снежинки. Ярко светила Луна.
— Мой год — мои правила! — вслух думал Кролик. — Так и скажу Деду Морозу. Или я, или Кот. Пусть выбирает. Правильно. Так и скажу.
На развилке Кролик застыл. Дорога расходилась тремя темными туннелями, петляющими между вековыми соснами. Указателя не было.
— И куда теперь?
— Налево, — просипело за спиной простужено.
Кролик испуганно подпрыгнул, разворачиваясь в воздухе, впечатал пятки в наст и взвизгнул:
— Ты кто?!
— Хм… Этот… эльф… Помощник. Дорогу указываю.
— А пппочему тттакой страшный?
— На себя посмотри! Болею я… Налево тебе. Быстрей давай! Дед ждать не любит.
Кролик не заставил себя ждать и поспешил во тьму.
— Давай, давай… Скачи, скакун. По весне найдут. Что волки не сожрали. А мы пойдем прямо. Как сговорились все… Некрасивый! Страшный! Мой год будет. Мой.
Смеялись пушистые снежинки. Ярко светила Луна. Наступал год Выхухоли.
Мороз крепчал
— Это банально, банально!
— Уже нет. Сто лет назад было банально. Сейчас самое то.
— Ну, не знаю. Столько раз…
— Не сомневайся. Все новое — хорошо забытое старое. Милая, симпатичная, беззащитная девочка, замерзшая в новогоднюю ночь…
— Рождественскую ночь.
— Раньше — Рождественскую. Теперь Новогоднюю. Новая трактовка. Бедная девчушка озябшими пальчиками пыталась дотянуться до кнопки домофона. Не смогла. Уснула. Укрылась снегом. Солнечным морозным утром ее найдут. И взгрустнется людям. Подумают о превратностях человеческой судьбы… и так далее. Лучше меня знаешь.
— Знаю. К сожалению. Морозко, только не так, как в прошлый раз…
— Новая трактовка будет. В лучшем виде. Пей давай.
Маленькая хрупкая девочка, в колготках, красных туфельках, короткой юбчонке и курточке, грустно вздохнула, выдохнула и залпом осушила бутылку водки.
Мороз крепчал.
Праздник к нам приходит
— Как фугас сработает, сразу бросай гранаты. Добиваем уцелевших и уходим. На все про все у нас пять минут.
— Хватит одного?
— А больше нет. Сам знаешь. Хватит. Это овраг. Куда они денутся? Раком по склону не выедешь. А впереди — мы. Главное, чтобы оленей посекло.
— Говорят, летают они…
— Вражеская пропаганда! Не дрейф, студент. Тихо! Едут.
— Jingle bells, jingle bells, jingle all the way! — раздалось в ночи.
Медвежонок подмигнул Лисенку и передернул затвор.
Маленькой елочке
Мороз крепчал. Звезды подмигивали. Снег хрустел.
— Маленькой елочке холодно зимой! — напевал Иван Петрович, споро орудуя топором.
— Мужик, мне не холодно! — раздался басовитый женский голос откуда-то сверху.
— Кто здесь?! — испуганно спросил Иван Петрович, покрепче сжимая топорище.
— Елочка. «Маленькая», как ты выразился.
— А почему говоришь?
— Не могу молчать!
— Понятно…
— Мужик! Дай угадаю: жена в лес погнала? Работал в две смены, чтоб на все праздники хватило. Подарки купил. Домой пришел, а тебе: «Где елка, бестолочь? Ты хоть что-то можешь?!» Иди и без елки не возвращайся. А куда идти? Все закрыто уже. Вот ты в лес и поперся. Угадала?
— Угадала…
— Не поможет. Принесешь — «почему поздно принес?», спросит. Почему вся в снегу? Почему иголки осыпаются? Надо сразу сказать — нет! Сейчас как раз тот самый случай. Нет!
Иван Петрович нес домой Ёлку и беззвучно плакал. «Все правильно сказала», — думал Иван Петрович. Но жены он боялся больше.
Есть такая работа
В тусклой комнате царил беспорядок. И, судя по развешенным на люстре носкам, царил долго, мудро и справедливо.
— Где же эта шапка? — раздалось из-под продавленного дивана. — А, вот! Нет, опять носок… Одни носки. Не справляюсь, говорят. Не успеваешь, говорят, — доносился приглушенный бубнеж. — Гады! Стареешь, говорят. Их бы на мое место. Попаши, как я. Без выходных и праздников. Ничего, я им еще всем покажу. Ко всем приду! Ко всем успею… Нашла! Апчхи!
Белочка выбралась, напялила красный колпак, воздела лапки к серому потолку и зловеще расхохоталась.
Четыреста четвертый
Снежинки приближались к земле неспешно, поблескивая в лунном свете, плавно танцуя.
— Четыреста четвертый, — прорезал эфир скрип. — Почему не танцуете? Почему не танцуете?
404 молчал.
— Четыреста четвертый, почему не танцуете? Почему не танцуете?
«Да пошло оно все», — подумал 404 и рванул штурвал на себя. Ледяные лонжероны протестующе затрещали.
— Четыреста четвертый, четыреста четвертый! Вы сошли с курса! Вы сошли с курса!
— Да пошли вы все, — процедил 404, щелкая тумблерами. — Не хочу к земле. Надоело. Хочу в небо. Как звезды. Сиять.
Снежинка стремительно взмыла вверх. С хрустом сминая тончайшие лучи. Все быстрее и быстрее. Кристаллическая решетка нагрелась и предательски завлажнела.
— Креоген! — рявкнул 404.
Мороз сковал потекший корпус. Оплавленный осколок несся в небо.
— Энергоблок отключится, — заскрипело в эфире почти по-человечески. — Сгоришь!
— Не сгорю, успею…
Снежинка вышла из атмосферы. Но защитные экраны не выдержали.
404 вспыхнул сверхновой и устремился к земле.
Лучший подарок
— Смотри — падающая звезда! — воскликнула Она. — Загадывай желание!
— Уже. Сколько звезд… Хочешь, я подарю тебе их все? — предложил Он.
— Щас. Разбежался. Удобно устроились — звезды дарить. Подари мне лучше… — Она пристально оглядела заснеженный двор. — Вот. Крысу подари.
Огромный, битый жизнью пасюк увлеченно рылся в помойке. Почувствовал внимание к своей персоне, вытянул мордочку и настороженно зашевелил усами.
— На слабо хочешь взять? Будет тебе подарок.
Крыс напрягся, всем своим видом говоря, что подарок из него так себе.
— Кис-кис… Тьфу. Цып… Пиу-пиу-пиу. Пиу-пиу-пиу.
Пасюк отпрыгнул. Но окоченевшие лапы подвели, и человеческая рука сомкнулась на загривке…
— Мой маленький, потерпи, — сюсюкала Она. — Сейчас перебинтую. Покусала тебя злая крыса, покусала. Завтра к врачу сходим. Укольчик тебе сделают. А шампанское я и сама открою, не переживай. Мой герой.
Уютно бубнел телевизор. Переливалась малиново-желтым новогодняя елка. Благоухали мандарины и оливье. А в трехлитровой банке бесновался крыс, который никак не мог смириться с тем, что он лучший подарок.
Джингелбелс
Санта-Клаус пробирался через ночной лес по колено в снегу. Мандраж от погони пошел на убыль, и мороз начал ощутимо покусывать сквозь обгоревшую кургузую куртку.
— Holy shit! — выдохнул Санта, проваливаясь по грудь в сугроб.
Дернулся, пытаясь выбраться, и с ужасом понял, что ноги намертво застряли где-то внизу, в хитросплетениях валежника.
— Fucking land, fucking snow, fucking wood, — матерился он шепотом.
— How are you? I am fine. And you? — раздался приятный голос.
— Who are you?! — испуганно прошептал Санта.
— Medvedgyonok, — вежливо представился Медвежонок и, широко улыбнувшись, добавил. — Донт ворри. Би хеппи.
К весне Санта-Клаус оттаял. К вещей радости лесных букашек, муравьишек и сильно отощавших после зимней бескормицы волков.
Уставший ангел
Фонарь светил мутным пятном. Заснеженный железнодорожный путь двумя тусклыми линиями уходил за насыпь.
Егорыч сидел на обледенелой скамье, зябко кутаясь в отвороты фуфайки, и тихо матерился на жизнь, холод, работу и собственную никчемность.
— Сколько лет… Все одно и то же. Одно и то же. Надоели. На-до-е-ли, — со вкусом повторил Егорыч.
Рядом мягко приземлилось рыжее и пушистое. Брезгливо отряхнуло каждую лапку и аккуратно уселось, подложив под себя хвост.
— Зад боишься отморозить, блохастый? — спросил Егорыч и саркастично добавил. — Символ ты наш.
— Мяу? — спросил Кот и, прокашлявшись, заметил. — Зато ты при параде. Валенки кожей подбил. Не скользко?
— Скользко… — согласился Егорыч.
Загрустил. Задумчиво поскреб потрескавшуюся звезду на ушанке. Нахлобучил цигейку поглубже.
— Надоело, — произнес в пустоту Кот.
— Тебе-то надоело? Кормят, поят, чешут, гладят…
Кот ничего не сказал, но посмотрел так выразительно, что даже Егорыч проникся.
— Потерпи, рыжий. Тебе всего год горбатиться. Правда, потом опять… Етитьска сила. Пошли они все лесом! Сами разберутся. Без нас. И мы тоже пойдем.
— Куда?
— Сначала прямо. А там видно будет.
— Может, полетели? — встрепенулся Кот. — У тебя же крылья.
— Кончились крылья… Ножками пойдем. По шпалам. Лезь за пазуху. Греть будешь.
Больше Рождественского ангела и Кота никто не видел.
Разбор полетов
— Я не понял, вы чё-то легко к этому всему относитесь! — начал Дед Мороз производственное совещание. — Вы ещё от меня никуда не ушли! Чё воздух свободы защекотал? Я вам всем защекочу! Вы за ворота все пойдёте! Я где-где добрый, а где-где вы меня утомили! Что со снежинками?! Что со снежинками, спрашиваю?! Они не танцуют. Они падают и сгорают. Это что за звездопад?! Учтите, я переведу все расходы на вашу группу! Вы у меня штаны последние продадите! Морозко ваш с Рождественской девочкой — где они? Они что устроили на рабочем месте? Они хоть раз видели, как замерзать надо? Спецы-дегенераты! Белочка на последней извилине работает. Белочка! Вы сами понимаете, что вы нули перед ней? Или вы работать начинаете, или я вас, как Жеглов давить начну! Понятно?! Шишки в одно место запихаю! Снегурочка… Чё за улыбки?! Я те кто, клоун? Я Дед Мороз! Снегурочки не будет. По ходу дела, ребята, надо бы за вас взяться. Серьезно взяться. На Санта-Клауса надеетесь?! Медвежонок!
— Нет, — Медвежонок испуганно закивал. — Да. Не будет. Не смог приехать.
Дед Мороз налил воды из графина. Выпил и продолжил уже спокойно:
— Санта-Клаус не приедет. Рождественский ангел исчез. И Маленькой Елочки уже нет с нами. Кролик и Кот пропали. Чуть не забыл, познакомьтесь, наш новый символ года.
Выхухоль кивнул и смущенно улыбнулся.
— Это катастрофа. Эту ночь спасет только одно. Только одно. Снеговик. Большой белоснежный снеговик. У меня и мастер есть на примете. Не чета вам. Профи.
***
Жутко выла буря. Взметались снежные вихри. Все выше и выше. Тянулись к хмурому безучастному небу.
Нависала громада над городом, каждый миг грозя обрушится многотонной свирепостью на людей. Раздавить, расплющить, растереть нежное, слабое и теплое. Тихо плакали седые дети. Молились в последней надежде взрослые.
Церетели лепил Снеговика.
С Новым годом!